Легенды горы Кармель - Страница 61

Неожиданно Алекс понял, что дракон повернулся и направился к нему. Как учили прочитанные им книги в стиле «фэнтези» – а других он не читал, – да и как когда-то их учили в армии, он бросился на землю, но уже через несколько минут вопреки всем правилам дракон снова его увидел и начал снижаться. Глаза дракона сияли возмущением и гневом. Алекс приготовился к борьбе, но дракон не попытался причинить ему никакого зла; он лишь поднял Алекса когтями за одежду и понес его назад в сторону домов старой Халисы, от которых все это время Алекс поднимался. Покружив над домом, дракон прицелился и бросил Алекса с такой точностью, что тот пролетел сквозь окно, сквозь шкаф – с грохотом распахнув дверцу – и упал на каменный пол. Дверь в мир воображаемого качнулась, повернулась в обратную сторону и захлопнулась. Не будучи в силах подняться, Алекс увидел, что вокруг него сходится круг духов; духи прыгали, смеялись и раскачивались, потом склонялись к нему и издевательски кричали: «Мабрук! Мабрук!» «Что это еще за мабрук такой», – подумал он и потерял сознание.

Когда Алекс очнулся, было уже позднее утро. Голова раскалывалась. «Ну вот, – подумал он, – ужрался, как свинья, забрел в пустой дом и уснул. Хорошенький же у меня Пурим. В жизни со мной такого не случалось». Тем не менее он осторожно осмотрел комнату, потом свою одежду; одежда была грязной – что, впрочем, в его положении было вполне естественным, – но никаких следов снега или других отпечатков ночного приключения на ней не было. Алекс с облегчением выдохнул. «Меньше надо читать книжек», – успокоенно подумал он. Но тут его взгляд остановился на шкафе, и снова в глубине души что-то больно и неуверенно зашевелилось. Он осторожно приоткрыл дверцу шкафа; как и следовало ожидать, шкаф был совершенно пуст. Его задняя стенка – грязная и чуть покореженная – была видна во всех деталях. «Вот в нее-то я с размаху и влетел», – сказал себе Алекс со смесью стыда и радости. Он вернулся домой и в тот же день выстирал все свои вещи, чтобы уничтожить последние воспоминания о ночном позоре. Голова все еще болела. Он проспал полдня, потом походил по дому, посмотрел телевизор и снова лег спать. Наутро он проснулся отдохнувшим, и даже голова полностью прошла. «Кажется, пронесло, – сказал он себе с облегчением, – но с пьянками и чтением, похоже, надо завязывать». Алекс все еще чувствовал легкое раздражение на себя, но поскольку он знал, что ничто не происходит случайно, он принял происшедшее как намек, означающий, что и в его жизни пора наводить порядок.

В первые дни он почти не вспоминал об увиденном. Казалось, что все это происшествие прошло для него практически бесследно. И все бы, наверное, закончилось хорошо, если бы постепенно Алекс не начал понимать, что его мучает тоска по увиденному. Жизнь вокруг него вдруг перестала казаться реальной, как будто бы была соткана из вязкого полотна тумана, а немыслимая реальность цвета и света, воздуха и деревьев этого нелепого несуществующего мира превратилась в источник постоянной гложущей боли. Сначала эта боль поднималась как легкая дымка, но потом наполнила душу, становясь все гуще и тяжелее; Алексу больше не удавалось себе в ней не признаваться. В душе все ныло и манило этой лживой надеждой, видением мира, которого не было. «Его нет, его нет», – повторял себе Алекс, но память настойчиво отвечала ему: «Нет, он есть». Наконец, в состоянии невыносимого внутреннего хаоса, он не выдержал и после работы поехал на Халису. Полуразбитые дома показались ему еще грязнее и страшнее, чем раньше. Он припарковался и бросился бежать к своему дому, цепляясь о ржавое железо, спотыкаясь о какие-то ямы; даже мысль о наркоманах и бездомных, останавливавшая его все это время, как-то совершенно выветрилась у него из головы. На одном дыхании он вбежал на второй этаж, пробежал через две пустые комнаты, почти упал, споткнувшись о разорванный матрас, рванул на себя дверь шкафа и уткнулся в грязную и покореженную заднюю стенку. Алекс толкнул ее – стенка чуть прогнулась, напряглась, но не поддалась; тогда он попытался забраться в шкаф, даже закрыл за собой дверцу, в полной темноте задержал дыхание, снова открыл дверцу, постучался в заднюю стенку, бросился на нее с разбегу, толкнув ее обеими руками, потом опустился на корточки, сжал голову ладонями и завыл, как брошенная собака. Но духи комнаты сохраняли молчание.

Алекс понял, что ему, вероятно, потребуется помощь; он всегда верил в профессиональную помощь, как и вообще верил в профессионализм. И все же чувство неловкости и стыда, которое его мучило, было столь велико, что поначалу он пошел к одному из своих знакомых, профессиональные качества которого он, впрочем, оценивал достаточно высоко. Этот знакомый занимался одним из направлений прикладной психологии, называвшимся «нейролингвистическим программированием». В этом названии слово «программирование» всегда казалось Алексу гарантией надежности, своего рода знаком качества, защитой от гуманитарной беспредметности и шарлатанства. Больше всего он боялся того, что знакомый поднимет его на смех, но этого не произошло, и он выслушал Алекса чрезвычайно серьезно. Из его рассказа нейролингвистический программист сделал вывод, что на почве опьянения в тяжелой форме и конденсированной усталости у Алекса произошло самопроизвольное, как он сказал, «якорение» на образе приснившегося ему шкафа. Он снял якорение со шкафа и перенес его на объект, который должен был стать продуктивным для положительных эмоций и, соответственно, постоянно доступным; в качестве такого объекта они выбрали компьютерную игру «Мир пиратов». Но Алексу так и не захотелось в нее играть. Все, что ему хотелось делать, – это лежать, повернувшись лицом к стенке; и именно так он провел несколько последующих дней. В голове было холодно и пусто.