Холод стал чувствоваться неожиданно остро. Дома и прохожие строили ему отвратительные рожи, а ветер назойливо свистел за спиной. И тогда Алекс подумал, что от всего этого было бы хорошо куда-нибудь спрятаться, а еще лучше было бы где-нибудь присесть или даже подремать. Но, с одной стороны, сказал он себе, если он зайдет в чужую квартиру, то может помешать ее хозяевам, которые, наверное, еще не спят, а с другой стороны, хозяева здешних квартир могут оказаться еще более пугающими, чем прохожие, и в таком случае лучше с ними встречаться на улице, а не у них дома. Поэтому, увидев совершенно темный дом, Алекс очень обрадовался. Логика подсказывала ему, что это именно то, что ему нужно, поскольку здесь он окажется в безопасности от хозяев квартир и в то же время никому не помешает. Ему даже показалось, что кто-то или что-то подспудно зовет его в дом. Алекс свернул налево, прошел через пустой дворик, переступил через кучи мусора, споткнулся о какую-то железную конструкцию, поднялся, отряхнулся и довольно уверенной походкой вошел в дом. Здесь было темно, и он почувствовал запах плесени и гнили; где-то совсем рядом что-то снова засвистело, застучали ставни. «Да, не очень-то тут комфортно», – подумал он, пытаясь нащупать рукой стену; потом поднялся по лестнице. На втором этаже было чуть светлее, и Алекс почувствовал, что очень устал. «Даже сесть здесь не на что, – раздраженно сказал он самому себе. – Просто не дом, а свинарник». Действительно, на полу был виден какой-то мусор, ржавая арматура, кажется, труба, два рваных матраса, но садиться на них ему не хотелось. Так что Алекс решил, что будет лучше перебраться в соседнюю комнату и уже там устроиться. В почти полной темноте он нащупал дверь и потянул ее на себя; дверь чуть прогнулась, но поддалась.
Алекс сделал шаг вперед, потерял равновесие и полетел в пустоту. За его спиной – отчетливым всполохом и всплеском – темнота разорвалась хохотом. Духи дома радовались и смеялись. Впрочем, ударился он совсем не больно. Чуть полежав, Алекс встал, стряхнул с себя грязь, мокрый снег и какие-то листья и, увидев серую полосу света чуть впереди, направился к ней. Постепенно светлая полоса расширилась и стала ярче. «Черт, откуда здесь снег? – изумленно подумал он. – Не мог же я так ужасно напиться. Я же совершенно трезв». Он шел по снегу, пробираясь сквозь кусты, и думал о том, что если в ближайшее время не выйдет на тропинку, то почти точно попадет в заросли колючек и ежевики на дне долины Рушмия, откуда до утра ему уже точно будет не выбраться. «Хорошо хоть не свалился в канализационный люк», – мрачно подумал он. Но неожиданно заросли расступились, и на холме – на другой стороне долины – Алекс увидел замок. «Это, наверное, замок Рушмия», – подумал он, но с определенностью он это сказать не мог, поскольку замка Рушмия никогда не видел. «Это, конечно, свинство, – сказал он сам себе, – живя в городе с замком, не удосужиться его посмотреть». Но делать было нечего, поскольку, как говорится, факт оставался фактом, и для ясности Алекс решил считать, что это замок Рушмия – тем более что ни о каких других замках в Хайфе он никогда не слышал. Это, разумеется, много что проясняло, но почти сразу – даже не успев окончательно успокоиться – Алекс поразился тому, что было уже очень светло. «Неужели, упав, я так надолго потерял сознание?» – подумал он; это было маловероятно, однако никакого другого объяснения у него не было. Он спустился по тропинке на дно долины Рушмия и начал медленно подниматься по противоположному склону в сторону замка.
Однако во всем этом было нечто еще более странное, нежели столь быстрое наступление утра. Замок был не просто ярко освещен, он казался ярче, насыщеннее, полнее, плотнее, материальнее, чем тот мир, в котором Алекс привык существовать. Он казался не сном, а, наоборот, чем-то таким, на фоне чего как раз реальная жизнь выцветала, как забывающийся сон. Этот замок переливался красками, как бы насмехаясь над зрителем. Впрочем, Алекс не сразу это ощутил, а ощутив, не сразу смог для себя сформулировать; к тому же моменту, когда он это понял, он уже был посередине противоположного склона. Тем не менее, сформулировав, он вдруг понял и то, что весь мир вокруг был наделен тем же самым возмутительным качеством; трава здесь была зеленее, небо выше, воздух касался кожи, шелест деревьев вдруг стало слышно, а линии поражали своей неизбежностью. Казалось, что увиденное им утро просто издевалось над привычной реальностью. «Это потому, что обычно я не встаю так рано, – сказал себе Алекс как-то неуверенно, – или сразу сажусь в машину. И все утра проходят мимо меня». Но особенно возмутительным было то, что замок был не только ярче и полнее его обычной рабочей рутины – сейчас казавшейся совсем уж призрачной, как будто вечно проходящей в полусне, – но ярче и подлиннее любых поездок за границу, сколь бы продуманными эти поездки ни были и сколь больших денег они ему ни стоили. Алексу вдруг стало почти до слез обидно и за свою работу, и за те деньги, которые он зарабатывал тяжелым трудом. «Это бодун, – подумал он, мрачнея еще больше. – Обычный утренний бодун, хотя у меня его никогда и не было, а вот он. Так его и описывают. Ничего, сейчас дойду до этого чертового замка, найду банкомат, сниму деньги и поймаю такси». А утро было ясным, и мир вокруг казался сияющим, головокружительным и недавно рожденным.
И тут Алекс увидел дракона. Дракон медленно поднимался над замком и в бесшумном полете двигался в сторону Средиземного моря. Алекс удивился появлению дракона, но еще больше удивился тому, сколь слабым было его удивление, как будто в произошедшем до этого уже что-то его подготовило и к появлению дракона – и почти что к чему угодно. На самом деле подлинным чудом был не дракон, а та немыслимая, незапланированная, непродуманная насыщенность реального, которую он всегда считал обычной выдумкой. «Наркоманский бред», – оборвал себя Алекс и подумал, что его приятели – в качестве идиотской и свинской шутки – наверное, что-то подмешали ему в алкоголь. Впрочем, он уже не знал, как относиться к происходящему – как к тяжелому последствию опьянения, результату дикой выходки, сотрясению мозга или сну, – и раз за разом мысленно возвращался к той скрипящей деревянной двери, которую он ненароком отворил в темноте брошенного дома на Халисе. Алекс увидел, как со стены замка ему машут дамы в разноцветных кружевных платьях, а сидящий на дереве мангуст ему радостно улыбается. В эти недолгие минуты он увидел и многое другое. В стране, в которой он оказался, были и высокие снежные горы, и чудесные существа, умирающие во имя данного слова, и мрачные люди, живущие ради непонятных ценностей добра и зла. Впрочем, впоследствии – боясь, что его сочтут сумасшедшим или наркоманом, – он почти никому не рассказал об увиденном.