Именно так в Хайфе оказалась – а точнее, родилась – девочка Лена – в районе Адар, чье название когда-то переводилось как «Великолепие Кармеля», но к тому моменту уже ставшем вполне трущобным – на одной площадке с арабской семьей, в доме напротив гастронома и борделя. На самом деле, родители назвали ее на ивритский манер «Илана», но, обнаружив, что и «русские», и «местные» прекрасно знают, что Илана – это замаскированная Лена и именно так к ней и обращаются, она решила не играть в игру, в которую невозможно выиграть, и переименовала себя в Лену.
Было уже довольно поздно. «Куда пошла? – спросила ее мама. – Не можешь встретить Новый год нормально с семьей? Твоя сестра, пока не вышла замуж, непонятно где не шлялась. Тем более в Новый год». – «Я ненадолго», – ответила Лена и начала завязывать шнурки. «Нет чтоб помочь матери, – рявкнула мама, поворачиваясь назад к салатам, – не ребенок, а проклятие какое-то». Лена закрыла дверь и спустилась по облезлой лестнице. Они договорились встретиться на углу Бальфура и Герцля; их обоих она ненавидела, потому что их проходили в школе. Было очень холодно, хотя и не так, как, наверное, бывает в России, когда на Новый год ее показывают по русскому телевизору; и Лена поглубже завернулась в куртку. На углу Герцля уже стояли три девочки и два парня; пытаясь согреться, они прыгали и обжимались, а парни курили в кулак, как в фильмах. «Хочешь пива?» – спросил Алекс, протягивая бутылку; и она отхлебнула из горла. «Блять, – сказал Серый, – ни одной свободной хаты; у всех предки окопались, как сирийцы на Хермоне. Не жизнь, а просто пиздец какой-то». Он был уже пьяный; отхлебнул пива и сплюнул на тротуар. Рыжая тоже успела где-то набраться. Все было противно, как обычно, но ничего другого, разумеется, и не могло быть. И всяко – так было лучше, чем дома. Потом подошли еще трое.
«Все, поплыли, – сказала Ира, – заебалась уже здесь отсвечивать». Они повернули налево на улицу Герцля, которую в очередной раз зачем-то перекопали, и в бесформенном потоке других таких же компаний медленно пошли в сторону Немецкой слободы, отхлебывая вино и пиво. На ходу Алекс, как всегда, попытался Лену полапать, но она привычно увернулась. Дойдя до конца Герцля, они вышли к тому месту, где когда-то был фонтан и где стояла почта, которую в последнюю войну разбило ливанскими ракетами, и стали спускаться по улице, про которую Лена знала, что она называется Шаббтай Леви. Этого Шаббтая в школе не проходили, и поэтому особой ненависти к нему она не испытывала. «А здесь стоял памятник белому кролику», – сказал Лена. «Какому еще, блин, кролику? – ответила Ира мрачно. – Что ты, как всегда, грузишь». Они спустились еще ниже и вышли на центральный бульвар Немецкой слободы. Здесь было тесно, людно и очень шумно. Рестораны по обеим сторонам бульвара были украшены бесчисленными гирляндами сверкающих огней, а слева широкой сияющей дорогой поднимались в небо, до самого Центра Кармеля, плетеные огни Бахайских садов. Эти огни сияли вдоль черноты парка, рассекая город, наполняя воздух какой-то неожиданной радостью и светом надежды. Рестораны были наполнены празднично одетыми людьми, а те, кому не хватило места, сидели на каменных бортиках вдоль улицы. Они прошли по бульвару почти до самого моря, потом повернули назад; из одного из ресторанов гремела и подвывала знакомая русская попса.
Лена вынула мобильник и в ожидании посмотрела на часы. От родителей было три звонка, но перезванивать ей не хотелось. Потом она все-таки перезвонила, втайне понадеявшись, что они поздравят ее с Новым годом. «Где ты шляешься?» – заорала из трубки мать. «Мы тут гуляем», – ответила Лена и отсоединилась. Чуть позже загремели залпы фейерверка. Они поднимались в небо, рассыпались над горой огромными – красными, синими, фиолетовыми, зелеными – узорами и цветами. Эти узоры фейерверков раздувались и взрывались совсем над головой, и казалось, что улица взлетает навстречу сияющим огням. Толпа застыла, подняв головы; кто-то закричал, в ресторанах зазвенели бокалы, стали целоваться. Потом прямо на бульваре начали рваться хлопушки; с радостными криками и гиканьем пробежали какие-то подростки. Неожиданно она почувствовала мгновение ликующего единения с толпой, почти счастья; потом так же беспричинно ей стало удушающе грустно. Серый достал бутылку водки, они присели на пандус и выпили за наступивший. Вдоль бульвара всё еще бегали и кричали подростки; звенели хлопушки. Еще некоторое время они проболтались по бульвару. Тем временем Алекс начал ее лапать совсем уж конкретно. «Все, – подумала Лена, – похоже, пора съебываться». Она позвонила домой и поставила мобильный на громкоговоритель, чтобы все услышали крики и брань ее матери. «Я пошла», – сказала она, и пока они все возмущались тем, что она «под каблуком у предков», Лена быстро исчезла в толпе. Но она не пошла домой, а еще некоторое время кружила по пустым переулкам; ей было очень тоскливо и одиноко; чуть-чуть кружилась голова. Потом она подумала о том, что пьяные компании подростков выглядят довольно агрессивно, и стала подниматься назад, к себе на Адар. «Наверное, опять смотрят этот дебильный совковый фильм, – подумала она, – про этого пьяного мудака, которого засунули в не тот самолет». Но когда она вернулась, оказалось, что гости уже разошлись, телевизор был выключен, а родители спали. Она попыталась тихо пробраться к себе в комнату, но отец все же проснулся. «А, наша блядь вернулась», – сказал он сонным голосом. Лена ушла к себе в комнату и залезла под одеяло, не раздеваясь.
На следующее утро – а точнее, день, – когда она проснулась, Лена услышала за стенкой какую-то шумную возню. Она подумала, что это, наверное, ее мама готовится к приезду старшей дочери и ее мужа, которые жили в Рамат Ашароне и должны были появиться поближе к вечеру. Так оно и оказалось. Что же касается отца, то он еще не вернулся с работы. Когда Лена прошла в ванную, мама демонстративно не обратила на нее внимания; но на ее обратном пути мама все же не выдержала и оторвалась от очередной порции салатов. «Сегодня вечером у нас будут Оля с Игорем, – она на секунду остановилась, – и не вздумай пытаться куда-нибудь уйти. Все равно не выпущу. А отец тебя в следующий раз вообще убьет. Лучше бы смотрела на сестру и училась. Будешь нормальным человеком, как Ольга, тоже сможешь выйти замуж за бизнесмена или программиста. А такая кому ты нужна? Только на панель». Лене стало обидно; ее подруги переебались уже со всеми знакомыми, а она типа ни сном ни духом. Так нет же, все равно талдычит ей про эту панель, и отец вчера ночью сонным голосом кричал: «Блядь». Но еще больше ее бесила Ольга, и ее муж, и все эти разговоры. Уж Ольга-то всегда знала, как правильно и как себе выгодно, хоть и перетрахалась в свое время, как самая последняя гопница. «Сука», – подумала Лена то ли про Ольгу, то ли про маму, то ли про них обеих. «А друзья твои? – сказала мама. – Это вообще что? Это же быдло». Она повернулась назад к салатам. «Пусть подавится своим бизнесменом, – закричала Лена с плачем. – Сегодня же им обоим скажу все, что про них думаю». «Скажешь – пойдешь жить на улицу», – ответила ей мама спокойно и продолжила резать колбасу.