Легенды горы Кармель - Страница 22

На следующей встрече Бу-Бу сказала своему воспитателю, что ей может помочь только принудительная бабуинация. Он одобрительно рыгнул, показывая всем своим видом, что давно уже пришел к этому выводу, но надеялся, что и более мягкие средства смогут помочь. То же самое она сказала своему бабуину, и он тоже обреченно кивнул. Она была безумно благодарна ему за согласие. Когда ее разложили на солнце, он даже прыгнул на нее первым, и только вслед за ним тяжело запрыгало все стадо. В эти секунды, пока боль еще не затопила сознание, Бу-Бу была счастлива – счастлива, как никогда в жизни. Она думала о том, что несколько сломанных костей и отбитые внутренности – это разумная – да, практически, минимально возможная – цена за то, чтобы наконец-то стать настоящим бабуином. Она не смогла больше бегать, но это было и не нужно. Зато с этого дня она начала воспринимать все иначе. Все, что являлось нормальным для бабуинов, ей стало казаться естественным, само собой разумеющимся и даже в большинстве случаев единственно разумным. Отклонение же от нормы стада теперь представлялось ей своего рода уродством – впрочем, уродством, иногда достойным жалости. В глубине души она, конечно же, ощущала, что не вполне является урожденным бабуином, но обычно ей удавалось ускользать от этого понимания. Шерсть у нее так и не стала расти, но постепенно все научились ей это прощать и до конца ее жизни делали вид, что у нее просто короткий белесый мех, невидимый на солнце. Когда Бу-Бу думала о великодушии своего стада, оно трогало ее до слез. Впрочем, она была вознаграждена и еще в одном. Дети бабуина от нее не только выросли полноправными членами их стада, но и стали предками многих из тех, кого сегодня можно ошибочно принять за людей. В каком-то смысле они стали предками нового вида, но Бу-Бу, разумеется, не дожила до того, чтобы его увидеть. И тем не менее, несмотря на некоторый стыд за неизгладимые следы человечности, современным бабуинам именно ее следует почитать в качестве своего предка.

Сказка пятая. О любящем и любимом

Среди сказок «Тысячи и одной ночи» есть одна, чье название – «О любящем и любимом» – гораздо лучше подошло бы, пожалуй, размышлениям о платоновских диалогах, но в качестве названия восточной сказки выглядит довольно странно. Вероятно, именно поэтому ее часто упоминают как «Сказку об Азизе и Азизе» – несмотря на то что в самом тексте подобного заголовка нет. Впрочем, на первый взгляд, вопрос о том, что же странного в этом названии, тоже способен несколько озадачить. И все же ответ на него достаточно ясен. Названия историй «Тысячи и одной ночи» обычно чрезвычайно конкретны. Они отсылают к именам героев – например, Тадж аль Мулуку, Синдбаду-мореходу или Нур ад-Дину – или же к не названным по имени, но вполне однозначно описанным купцам, старцам, коварным визирям, наивным принцам, прекрасным принцессам, цирюльникам, невольницам, портным, надсмотрщикам или любителям гашиша. Истории же, в свою очередь, рассказываются именно как истории этих героев и не претендуют на чрезмерную форму общности. В данном же случае общность заложена в самом названии, и общность эта не социального, а скорее философского свойства. Одной из причин этой странности является, вероятно, тот факт, что исторически рассказ «О любящем и любимом» связан не со Средним Востоком, а со Средиземноморьем. Действительно, несмотря на то что в большинстве сказок «Тысячи и одной ночи» место действия обозначено вполне однозначно, есть и такие сказки, действие которых происходит в некоем условном воображаемом пространстве. Однако, парадоксальным образом, сказочность этого пространства часто тоже является иллюзией, и характерные приметы того или иного города позволяют с высокой степенью достоверности установить место действия этих историй. Как убедительно показали ученые, в сказке «О любящем и любимом» характерные приметы городского пейзажа позволяют с достаточной уверенностью утверждать, что местом ее действия – и, вероятно, местом создания некоей первичной версии этой сказки – является средневековая Хайфа.

Это была уже иная Хайфа, нежели та, о которой шла речь в двух предыдущих историях. В 1265 году Хайфа крестоносцев была захвачена Бейбарсом Мамлюком, значительная часть населения изгнана, и за несколько последующих десятилетий город очень изменился. Но дело не только в тех изменениях, которые претерпел город. Помимо этого, и сама история, которая произошла в Хайфе и в достаточно отрывочной форме была описана в нескольких документах того времени, в повести «О любящем и любимом» – в процессе редактирования, переосмысления и благодаря различным компиляциям – изменилась почти до неузнаваемости. Именно поэтому мне бы хотелось очистить эту историю от всевозможных фольклорных и сказочных наслоений и изложить ее так, как она – судя по сохранившимся документам – запомнилась ее непосредственным участникам и свидетелям. Разумеется, и в этом случае сохраняется вероятность того, что воспоминания свидетелей могут не во всем соответствовать происшедшему, однако, как кажется, анализ этих воспоминаний все же является наиболее достоверным способом восстановить историческую истину. Соответственно, дальнейшее изложение будет следовать сохранившимся городским документам и некоторым текстам, которые впоследствии оказались в Египте. В случае же разночтений между текстами – а в данном случае между различными документами действительно существуют разночтения – придется с некоторым разочарованием признать, что далеко не во всех своих деталях эта история может быть полностью реконструирована.